Режиссер Адольф Шапиро: «Увидел Ренату Литвинову и понял — вот моя Раневская»
В Казани проходит Всероссийский фестиваль молодой режиссуры «Ремесло», среди приглашенных мастеров - всемирно известный театральный педагог и режиссер Адольф Шапиро. Почти тридцать лет он был главным режиссером рижского Молодежного театра, который закрыли в 1992 году по распоряжению тогдашнего министра культуры Латвии Раймонда Паулса. Изгнанный Шапиро стал еще более востребованным, но Паулса не простил до сих пор. Об этом Адольф Яковлевич рассказал в интервью корреспонденту «Вечерней Казани». Героями этой беседы также стали Рената Литвинова, Константин Райкин, Анна Нетребко...
- Адольф Яковлевич, в девяностые годы в Казанском цирке работал администратором Арнольд Львович Шапиро, его весь город знал. Не ваш родственник?
- Нет. С Казанью у меня только одна связь: здесь жила любимая женщина моего дяди - татарка Мария Ахмадуллина. И когда в 1937 году дядю, он работал на казанском авиационном заводе, арестовали и он получил пожизненную ссылку в Норильск, она все бросила и поехала к нему. Святая женщина! У нас в семье на нее все молились, преклонялись перед ней: Мария повторила подвиг жен декабристов, которым, кстати, было намного легче - они в ссылку к мужьям с роялями ехали.
- Вы только по рассказам знали Марию?
- Лично тоже знал. Дядю после смерти Сталина реабилитировали, он вместе с Марией приехал в мой родной Харьков. Мария дожила до глубокой старости - сравнительно недавно умерла. Последние годы жизни она провела у дочери в Америке, в городе на границе с Мексикой, там жуткая жара. Представляете, какая выдалась судьба - и на севере, в Норильске, жила, и в жаркой Америке...
- Читала, что после того, как ваш театр в Риге закрыли, вы отказывались в нем появляться. И только Михаил Барышников вас уговорил, пригласил в прошлом году на свой спектакль «Бродский/Барышников»...
- Не совсем так. Меня пригласил Алвис Херманис, режиссер этого спектакля. А подал ему эту идею Миша. Он потом рассказывал: «Когда я вспомнил, что ты прилетел в Ригу и сидишь в зале, который так много для тебя значит, я чуть текст не забыл!» Понимаете, в этом спектакле многое сошлось: я смотрел, как изгнанник Барышников читает стихи изгнанника Бродского в зале театра, из которого изгнали меня...
- Время лечит?
- Может, и лечит. Но я не уверен, хорошо ли это. Может, лучше, чтобы раны не заживали? Как после войны, знаете, - у кого-то пуля остается в теле, потому что врачи говорят, что ее нельзя вынимать. Вот и у меня - осколок внутри как будто...
- Не простили Паулса?
- Нет. Нет. Не простил не из-за личной обиды, а потому что, как говорил Лорка, убийство театра - это убийство жизни.
- Адольф Яковлевич, в этом сезоне именно в вашей постановке оперы «Манон Леско» впервые спела в Большом театре Анна Нетребко. Тяжело работать с певцами?
- И у Ани это был первый спектакль в Большом театре, и у меня. Опыт работы с певцами у меня уже был до этого, но с Нетребко мы впервые встретились. Много говорить не буду: Аня - великая актриса. Великая. От природы, что называется.
- А Рената Литвинова? Это ведь благодаря вам она стала играть в театре?
- Это особая история. Я, помню, был в Америке, когда мне позвонил Олег Табаков и сказал, что исполняется сто лет со дня первой постановки «Вишневого сада» Чехова и надо бы, чтобы я поставил эту пьесу в МХТ. Я сразу сказал: «У меня нет Раневской!» Табаков на это: «Ты, главное, приезжай, мы все найдем». Когда я приехал, мы очень, очень долго искали актрису на роль Раневской. Все было не то. Как-то ночью я включил телевизор и на каком-то канале увидел Ренату: она вела передачу из какой-то конюшни. Я сразу понял: вот моя Раневская. Не похожая ни на кого. Странная. Иная. Мы созвонились, Рената говорила: «Я никогда не играла в театре!» Но меня это не остановило. Мы встретились в театре в выходной день, чтобы никто нам не мешал. Поднялись на сцену. Походили. Никогда не забуду, как она вдруг остановилась и, показывая рукой в зрительный зал, с изумлением спросила: «Как?! Я буду всех их видеть?!» Потом большая очень работа была. И она до сих пор продолжается: мы периодически с ней репетируем, обязательно встречаемся перед каждым спектаклем, когда я в Москве. Мой «Вишневый сад» в репертуаре МХТ уже 12 лет, и все это время в зале аншлаг.
- Знаю, вы жалеете, что не присутствовали на последнем съезде Союза театральных деятелей России и не слышали блистательную речь Константина Райкина против цензуры и о борьбе государства «за нравственность в искусстве».
- Да, мне бы очень хотелось посмотреть на лица коллег, как они реагируют на речь Райкина, которого я полностью поддерживаю. Он ведь говорил не столько о цензуре как о форме запрета, сколько об атмосфере в обществе, которую создает цензура, раскрепощая темные инстинкты толпы. Государство, я считаю, не должно брать на себя функцию судьи в вопросах нравственности в искусстве. То же касается и большинства. Прислушиваться к большинству - губительная практика. Я не верю, что большинство может выступать судьей. Если бы так было, мы бы не имели картин импрессионистов, фильмов Феллини, Тарковского. Большинство некомпетентно и не имеет права решать судьбы искусства.
- Чье мнение о своих работах вам важнее всего?
- Мое собственное.
Фото предоставлено пресс-службой Камаловского театра.
